— Держаться от вас подальше? Это опять вмешательство судьбы. У меня и в мыслях не было, что я могу встретить вас.
— Или еще кого-нибудь, — едко заметила она. — Интересно, что подумает мой дядя, когда узнает, что вы рыскали у стен каньона?
— Не думал я, что сменил одну тюрьму на другую, — ответил он, сжав зубы. При этом шрам сделался отчетливее, от всего его облика повеяло опасностью. По его телу пробежала едва уловимая дрожь, будто он безуспешно пытался овладеть собой. — Но я сожалею, что нарушил ваше спокойствие.
Однако в его тоне не было и тени сожаления. Он рассердился, и она не понимала, почему. У нее ведь было больше причин сердиться. Он и в самом деле нарушил ее покой. Заставил ее проявить к нему интерес, а теперь позволяет себе так с ней разговаривать.
И что еще хуже, он заставил ее испытать такие ощущения, каких она не знала раньше. Она не хотела их испытывать — только не по отношению к нему, к преступнику. Любовь к преступнику убила ее мать, не позволила ей вызвать доктора, который, возможно, спас бы ее. И ее дядя, несмотря на все удобства, тоже находится здесь как в ссылке. И они с братом тоже.
Она болезненно стремилась обрести почву под ногами, ждала, когда же кончится этот страх. Страх за дядю, за брата. Ей было страшно уехать из Логовища, единственного хорошо известного ей места на свете, и страшно оставаться здесь и никогда не узнать другой жизни. Раньше она всегда могла прогнать прочь свои страхи, но теперь они все чаще брали над ней верх.
Ники выпрямилась, вызывающе подняла подбородок и пошла к своей лошади.
— Я вам помогу, — сказал Кейн О'Брайен.
Она не хотела, чтобы его руки снова касались ее. Ей не выдержать этого растворяющего ее ощущения, этой сладкой тянущей боли в животе.
— Нет, — отрезала она и подвела Молли к бревну, на котором сидела, когда заметила его. Встав на бревно, Ники перекинула ногу через спину Молли. Она знала, что выглядит не очень изящно, но в ту минуту было важно другое — как можно быстрее скрыться. Не оглядываясь, она ударила Молли ногами в бока и почувствовала, как Кобыла протестующе дернулась и понесла. Ей как раз и требовалась дикая, безудержная скачка. Склонившись к шее Молли, Ники помчалась по склону холма.
Первым побуждением Кейна было кинуться за ней вслед, но он тут же заметил, что она прекрасно справляется со своей лошадью. Тогда на смену испугу пришло восхищение. Он никогда раньше не видел, чтобы женщина была такой хорошей наездницей. Она сидела на Молли словно влитая. Он провожал ее глазами, пока она не исчезла из виду, оставив его в полном смятении.
Не следовало ему к ней прикасаться. Но у нее был такой соблазнительный вид — в глазах горело любопытство, большой рот сложился в легкую удивленную улыбку, солнце покрыло волосы золотистой паутинкой. Это необычнейшее сочетание дерзости и невинности странным образом взволновало его. Когда он коснулся ее, то почувствовал, как она задрожала, и инстинктивно понял, что ни один мужчина никогда раньше до нее не дотрагивался. Она была словно розовый бутон — готовая раскрыться и в то же время хрупкая, ранимая, легко могла погибнуть от безжалостной грубости какого-нибудь негодяя.
Он тяжело вздохнул, полностью ощущая себя именно таким негодяем. Ее честность и открытость больно ранили его, заставили отдернуть руку от нежной, как лепесток, щеки.
Мой дядя взял нас, когда отпей, погиб, сказала она. Значит, они с братом оказались здесь не по своей воле. Но почему же она не уедет? Разве ей хорошо здесь живется?
Не думай о ней. Думай о Дэйви, предостерег его холодный голос разума.
Еще раз окинув взглядом стены каньона, Кейн сурово сжал челюсти. Пока что даже намека нет на лазейку. Как же он определит местонахождение Логовища, если не сможет выбраться наружу без повязки на глазах.
Ники. Ники — вот ответ. Она должна знать, где они находятся. Не могла же она провести всю свою жизнь здесь. От мысли использовать ее Кейну становилось тошно. Но у него не было выбора — ведь речь шла о спасении человека, который был ему дороже родного брата.
Ему не следовало возвращаться домой с войны. Он никогда не мог понять, почему он выжил, когда другие, лучшие, погибли. Пули пролетали мимо него, поражая тех, кто стоял рядом. Штык тоже не попал в цель — в его глотку, а всего лишь распорол ему щеку, и даже в лагере для военнопленных у янки он справился с болезнями, свалившими с ног других. Он уже начал думать, что родился в сорочке, но, когда возвратился в Техас, разбогатевшие во время войны северяне добрались до ранчо Дэйви. Черт, и даже тогда он ничего не имел против жизни в изгнании.
Он сожалел только о том, что все глубже и глубже втягивал Дэйви в свои преступления.
Он взобрался в седло. Интересно, расскажет ли Ники Томпсон своему дяде о том, что он здесь что-то вынюхивал. Кейн не удивился бы, узнай он, что Томпсону уже об этом известно. Кейн догадывался, что очень немногое из происходящего в этой долине могло ускользнуть от всевидящего ока Томпсона.
Нат Томпсон исподлобья глядел на Митча Эверса. После недавнего инцидента с Янси он попросил Митча приглядеть за Ники.
— Она встречалась с О'Брайеном? — спросил Томпсон, чуть заметно повысив голос.
Эверс кивнул.
— Я думаю, эта встреча произошла случайно.
— Какого черта он там делал верхом на лошади в такое время?
— Энди говорит, что Дьявол вообще много ездит верхом.
— Почему же, черт побери, он тогда не остался в бегах, а явился сюда?
Эверс пожал плечами:
— Мы его очень хорошо проверили.
— Ладно. Он несколько месяцев провел в тюрьме. Может, ему просто не сидится на месте. Но, по-моему, надо за ним понаблюдать.